«Живой журнал» уже давно не очень живой. Он и не умер, но и не жив. Иногда я еще что-то там пишу. Моему блогу много лет и бросать его жалко. Знаете, это как старый кожаный ремень. Мужчины поймут. Он уже потерт, местами до естественного цвета кожи, его уже не вденешь в парадные брюки. Но он мягок, привычен, изогнулся по контуру тела, шпилька вытянула свое «постоянное» отверстие за эти годы и тебя это даже радует – ты все еще в том же размере. И каждый раз думаешь, застегивая ремень на это самое отверстие – можно же похудеть, сдвинуть шпильку.
Когда я начинал свой блог, название пришло само по себе – «Записки на салфетках». И это правда. Я часто писал (и пишу) на самых обычных салфетках в кафе. Обычной чернильной ручкой. В этом был некий элемент революционности и… снобизма. Все вокруг утыкаются в телефоны или в компьютеры, а я оглядываю зал, достаю перьевую ручку, медленно откручиваю колпачек, проверяю – сколько в ней чернил, иногда провожу пером по языку, если давно не пользовался.
Потом, если я готов, я достаю из своей потертой кожаной сумки толстую тетрадь, такой гроссбух, с которого начинаются многие мои заметки, экскурсии. Иногда тетради нет, и тогда я просто беру салфетку и пишу на ней. И к снобизму ручки прибавляется позерство салфетки.
Я люблю писать в кафе. Разные тексты по-разному пишутся в разных кафе и под разную музыку. О злачных местах Тель-Авива, о Флорентине я любил писать в старом баре, на углу Маталон и Нахалат Беньямин. Каролина, барриста и бармен в одном лице, уже знала, какой я люблю кофе. Когда людей в баре было немного, она успевала отслеживать мой стакан с газировкой, наполняя его по мере опустошения. Там звучал рок, там плакал блюз.
О Яффо я люблю писать в Яффо. В «Басме» или в «60». Музыка в «Басме» зависит от того, кто из семьи стоит за стойкой. Если Мария или Полина – обычно звучит израильская музыка. Если Яков – для меня включает арабскую музыку, тем более что нам с ним действительно нравятся одни и те же песни. Если «сам», Фарес, что случается не часто, то звучит греческая музыка. И пишется под нее иначе.
В «60», у Жени, обычно тихо. Если его подменяет Шади, то звучит рэп. Под рэп мне не пишется, и тогда мы просто болтаем. Шади рассказывает про свое детство в Аджами. А я рассказываю ему про современные гаджеты. Шади мечтает стать инженером, и усердно учится.
Но больше всего я люблю писать в «Аркафе» на бульваре Ротшильд. Место людное, шумное. Но как по мне – хороший кофе, и люди там собираются совсем не такие, как в Яффо. И музыка там иная, хотя людской гомон ее заглушает.Там я пишу про людей. Я смотрю на них, и я знаю их историю, их судьбу.
Вот этот молодой парень, он недавно начал работать в банке. Он умный, но попал туда по блату. И очень боится не оправдать. Он всегда берет капучино, посыпает его корицей, сверху засыпает два пакета коричневого сахара и не размешивает. Он всегда приходит после часу дня и названивает кому в Америку, советуется, рассказывает. Имена не звучат, просто «ты».
Молодящаяся женщина в белом спортивном костюме. Ее сын – очень известный израильский актер. Иногда они тут встречаются. Ее тут знают, ей позволяют сидеть на диване у окна и ничего не заказывать. Если она заказывает, то это всегда «афух» — кофе наоборот, на миндальном молоке и обязательно в керамической чашке. Она всегда просит салфетки, и после каждого глотка стирает след помады на чашке. Она ни с кем не разговаривает, не звонит, не читает газеты. Просто сидит и смотрит на улицу.
Вот эта блондинка лет 35, может чуть больше, явно работает где-то неподалеку. Она появляется тут или утром, видимо до работы, или после 17 часов. Она красивая и она это знает. У нее всегда очень необычная прическа, с цветной прядью, минимум макияжа. На нее все обращают внимание, и ей явно это нравится. На руке у нее татуировка, линии. Я не сразу разглядел – кошка. Женщина с кошкой не может не обратить на себя мое внимание. Когда я приходил в кафе после нее, всегда старался сесть поближе и закатать рукав, чтобы она увидела и моего кота. Увидела, оценила, улыбнулась. Все остальное происходит в фантазиях. Но теперь, когда она приходит, то ищет меня взглядом и, увидев, делает такое легкое движение головой… Знаете, так умеют только красивые женщины, с чувством собственного достоинства, знающие себе цену.
Вот эти двое мужчин пенсионного возраста, очень разные внешне, приезжают сюда на разных автобусах, но всегда к 12. Они начинают свой разговор громко, всегда с каких-то армейских воспоминаний, потом переходят к детям и их голос становится тише, потом они говорят о внуках и переходят на шепот, показывая друг другу новые фотографии потомков в телефонах, водя дрожащими пальцами по экрану. Потом они долго молчат, доливая из единственно заказанной бутылочки пива себе по глотку. Пиво всегда «Голдстар», сидят они всегда одинаково – лысый лицом к окну, седой -лицом к барной стойке.
Иногда я сижу в «Бата ве Грига». В этом кафе обычно собираются… девушки, которые любят девушек. Но там очень вкусные завтраки, очень тихо и место удобное. Тем легко писать о музыке, потому что музыки там нет.
Еще я люблю сидеть в «Сегафредо» на Дизенгоф. Там сидят «дизенгофцы» — особая тель-авивская публика. Там совсем иначе расставлены жизненные приоритеты. Арик Айнштейн там мог ждать свой кофе по четверти часа, а юные красотки в изрезанных штанах получали свой кофе едва войдя. Там свои предпочтения у официантов, свои предпочтения у клиентов.
Но везде я пишу ручкой, в свою старую толстую тетрадь. И это всегда привлекает внимание. Иногда люди подходят, спрашивают, интересуются – что я пишу, почему ручкой, почему в тетрадь. Иногда я отвечаю. Иногда перехожу на другой язык, прикидываясь непонимающим. Слава Кхулту, несколько фраз я могу произнести наверно на десятке языков, а больше и не надо. После этого люди отходят и начинают меня обсуждать. И это очень часто новые темы.
А ручка скрипит. Тетрадь заполняется. Все тяжелее найти хорошие чернила. Даже хорошие тетради, из качественной бумаги, на которой не расползаются чернила – все труднее и труднее найти.
Люди отвыкли от писанины. Пишут пальцем, тыкая в кнопки, или того хуже – просто посылая друг другу голосовые сообщения. И потом мы еще удивляемся, почему оппоненты пишут с ошибками.
А тетрадь – это тебе не Word – она ошибки не исправляет, поэтому писать надо грамотно.
И иногда я пишу ни о чем, вот как сейчас просто потому, что пишу. Это как гимнастика, чтобы не забыть, чтобы не потерять навыки. Ведь и ни о чем можно писать хорошо…
О чем хотел написать-то? А…. О себе. Иногда мне говорят, что вот про «это» писать не надо. А вот «это» лучше «того». Но я – это я. Я живу давно, я знаю, о чем писать, что мне есть и что мне пить. Я знаю, где лучший кофе – для меня лучший. Я знаю, где лучшая музыка – для меня лучшая. Я знаю, какой город – лучший. Для меня лучший.
И я знаю как писать, чернильной ручкой, в старой тетради, которая не умеет исправлять «лудший» на «лучший»!
Comentários