Джала опустился на одно колено и сказал дрожащим голосом:
Я не богатый человек и кроме руки и сердца, мне нечего тебе предложить! Зато это я могу отдать тебе навсегда! – эти слова он сказал на французском, на том самом языке, который больше всего подходит именно для таких слов.
Нельзя сказать, что для Аглаи эти слова стали неожиданностью.
Женщины обычно чувствуют, когда мужчина собирается их произнести. И все-таки Аглая расплакалась. И тогда Джала поднял ее на руки, словно маленькую девочку и донес до дверей ее квартиры. За всю дорогу Аглая не произнесла не слова, но как только ее ноги почувствовали твердую землю, твердость вернулась и в ее душу и сердце. Она совладала с переполнявшим ее волнением и ответила — я согласна!
Наверное в этом месте опытный романист, вроде Донцовой или Вильмонт, поморочил бы читателей душевными сомнениями прелестной блондинки. «Выходить замуж или не выходить? Ждать принца на белом коне или ограничиться флористом на сером ослике?» Но я не романист, и поэтому написал так, как оно было. Ну, мили во всяком случае так, как об этом рассказали Аглая и Джала! Итак, на чем я остановился? Ах да…
Я согласна, — сказала Аглая, и влетела в квартиру, прикрыв за собой дверь!
На следующий день, когда Джала утром вошел в оранжерею, Аглая уже ждала его.
Я так рада, — сказала она Джале, — но… как мы можем пожениться? Я полячка, католичка, а ты – араб, мусульманин? У нас разная религия, разное гражданство…
Это только в сказках с милым и в шалаше рай. Тот, кто имел дело с полячками, прекрасно знает о необыкновенных способностях этих женщин. Их мозги, независимо от цвета волос, дадут сто очков форы Вассерману вместе с Перельманом, если речь идет о женитьбе и благополучии семьи.
Давай пойдем посоветуемся с Моше (Мориц Блох – примечание автора), как нам быть?
Джала не был против и молодые люди поднялись на второй этаж к хозяину здания.
Господин Блох с утра неважно себя чувствовал, но молодых людей принял и пригласил разделить с ним скромный миллионерский завтрак. За чашечкой чая какого-то крайне редкого сорта, присланного братом из далекого Сингапура, Мориц внимательно выслушал сбивчивый рассказ Аглаи, а потом короткие и сдержанные пояснения Джалы и, немного подумав, спросил:
Джала, тебе где больше нравится – среди евреев в Тель-Авиве или среди арабов в Яффо?
Здесь, в Тель-Авиве, конечно, — ответил Джала,
А тебе, Аглая, еще хочется вернутся в Польшу или ты уже привыкла к тель-авивской жаре?
Привыкла, господин Блох и мне очень тут нравится.
Так почему бы, дети мои, вам обоим не… принять иудаизм и пожениться старым еврейским способом? Под хупой и под крики «Лехаим»?
А разве это возможно? – в один голос спросили молодые люди.
Если вы любите друг друга – нет ничего невозможного, — ответил Блох, — а я вам помогу!
Сразу после Хануки 1938-го года Аглая и Джала сыграли свадьбу. С хупой и криками «Лехаим». И пусть гостей на свадьбе было не очень много, это бы те, кто искренне радовался счастью «Бата и Григи»…
И если вы думаете, что это конец истории, то вы глубоко заблуждаетесь!
Весной 1948-го года, когда Аглая была беременна третьим ребенком (забегая вперед, скажу что в этот раз у двух старших сестер появился брат) Джала обратился к Йоханану Ратнеру, одному из самых высокопоставленных командиров Хаганы и сказал, что хочет защищать свою страну.
Ты понимаешь, чем ты рискуешь? Тебе придется стрелять в арабов – в твоих соплеменников? – спросил его Ратнер.
Всю свою жизнь я прожил среди евреев. Никогда не видел от ничего плохого – ни тогда, когда ходил молиться в мечеть, ни теперь, когда я хожу в бейт-кнессет. Я глубоко уважаю этот народ, и давно чувствую себя его частью, задолго до того, как стал иудеем. Я готов защищать город в котором живу, от любого, кто придет сюда с оружием! – как вспоминал потом сам Джала, это была самая длинная речь за всю его жизнь.
Джалу приняли в Хагану. Я не знаю подробности его воинской жизни, хотя один из старых пальмаховцев рассказывал мне, что в боях под Рамле видел здоровенного парня, который мог взвалить на плечи два станковых пулемета, словно это были деревянные метлы. И был тот парень очень похож на араба, если бы не пел еврейские песни на иврите куда лучшем, чем у многих других евреев…
Закончилась война, к сожалению – не последняя. Подросли дети. Уже давно закрылся цветочный магазин, и новая, социалистическая Польша открыла свое посольство на соседней улице. Джала давно владел цветочным магазином в Герцелии, там же жила вся семья. Старшая из дочерей стала врачом, Филипп – сын, родившийся в разгар войны, стал представителем самой мирной профессии – строителем, а средняя из дочерей – Лея, стала учителем в школе. Именно дочка Леи, которую назвали в честь деда – Ала (именно с одним «л»), единственная из всей семьи, проживающая сегодня в Тель-Авиве и рассказала мне подробности этой истории.
Может быть теперь, когда вы приблизились к ее окончанию, вы скажете, что интрига не оправдалась, что я слишком много «пообещал» в начале своего повествования. Ну что же – возможно вы и правы! А меня эта история тронула до глубины души. Тронула настолько, что я по крупицам собирал детали этого рассказа. Конечно, кое что слегка приукрашено мною, но если и так, то совсем чуть-чуть – чтобы сделать этот рассказ романтичнее.
В конце концов – это еще одна городская легенда… «Бата и Грига»!
Comentarios